надеюсь, у нас с вами не будет проблем

надеюсь  — будут

Больше всего на свете Снейпу хотелось выплюнуть ей это в лицо — прошипеть сквозь зубы раздраженно, оттолкнуть и чётко обозначить рамки, за которые ей не следовало бы заходить; больше всего на свете ему хотелось, чтобы в её глазах перестала раз за разом сверкать выводящая из себя надменность. Но он промолчал, неприлично долго задержав на ней взгляд — расскажи что-нибудь поинтереснее — и вскоре полностью переключил свое внимание на вид за окном. Ему хотелось сказать ей, что проблемы начались уже тогда, когда их отправили вместе на задание, уже т о г д а, когда она с чего-то решила воспользоваться до отвратительного маггловским способом передвижения, таким же медленным, таким же архаичным и до зубного скрежета раздражительным — но пришедший для проверки билетов стюард заставил Снейпа прикусить язык и с предвкушением первого ( как бы ему хотелось, чтобы она ошибалась раз за разом) провала Элиаде замереть.

К сожалению, она была подготовлена лучше, чем он надеялся, и когда стюард вышел, Северус лишь хмыкнул, закинув ногу на ногу — какая жалость. Проклятая Лавиния Элиаде. Она его раздражала. Каждым взглядом, каждым словом, каждым действием. Глупая выскочка с миловидным личиком — за какие заслуги Лорд позволил ей ему служить? За взгляды, которым она одаривала его? За великие способности?

Она даже перемещается маггловским способом. Какой позор.

Ну же, давай, покажи, на что способна.
Ему не было стыдно за чистое удовольствие, разливавшееся где-то глубоко внутри во время всего разговора со стариком Ирвингом. Каждое слово, сказанное волшебницей, казалось, заставляло почтенного старика сжиматься всё сильнее, и от него буквально смердело страхом и трусостью: он сам был олицетворением труса, и Северус не мог отказать себе в прихоти усмехнуться надменно перед тем, как начать рассказывать о заманчивых преимуществах службы Темному Лорду. Он говорил — мягко, спокойно, словно убеждал чахнущего в своих склянках на отшибе мира зельевара, что ему самому невероятно интересно получить расположение подобного напарника, коллеги — и изредка переводил взгляд, в глубине которого застыл дрожащий, едва заметный смех, на Лавинию. Она ведь лучше многих знает, наверное, как приятно служить их господину? Или, может, она оказывает неоценимые услуги не только ему? Северусу хотелось спросить это всё, разбередить чужую душу словами и влить туда жгучий яд, лишь бы сделать ей больно и стереть надменность с её губ — но он продолжал рассуждать о древних трактатах, верное толкование которых изменит в Зельеварении если не  в с ё, то многое, — и молчаливо смеялся над напарницей.

Лавиния Элиаде показала, на что способна, уже позже. Тогда, когда не захотела хоть немного дальше трансгрессировать от снежной бури ( и Снейпу стоило огромных трудов не бросить её посреди далёкого от привычного им Лондона городка, в котором, скорее всего, из волшебников были только они сами да тот постепенно выживающий из ума старик, которого они так сильно старались склонить на сторону пожирателей). Тогда, когда упрямо ходила по маггловским гостиницам. Тогда, когда в конце-концов открыла дверь единственного номера — и Северус не сдержался, выразительно посмотрел на Элиаде, всем своим видом показав, что она просто д у р а. 

— Просто великолепно. С таким талантом к организации ты можешь оставаться в этой кровати хоть вечность. Хотя ты этим ведь и занимаешься, раз так прочно укрепилась в организации? — у него в голосе весь яд, который успел накопиться за часы, буквально сочился, змеился на губах и языке, и она его злила — так, как никто давно не делал — её хотелось оскорбить, развести на ответ, чтобы сразу после этого заставить замолчать.

Первым замолчал, правда, он. Решил, что достаточно — и хлопнул дверью так, что несчастная штукатурка, державшаяся и без того на последнем издыхании, украсила порог небольшой холодной комнаты белой крошкой. Достаточно. «Нужно было просто бросить эту языкастую суку здесь», — алкоголь, неожиданно крепкий и горький ( м а г г л о в с к и й — его папаша периодически, вроде, заливался именно таким), заставил Снейпа закашляться после первого же глотка так, как будто он был школьником, впервые решившим выпить. Она, кажется, так и сказала — малолетка? Северус понятия не имел, сколько ей самой лет, и ему не хотелось об этом знать. На языке он снова почувствовал вкус виски ( односолодового, шотландского, как гордо заявил потрепанного вида маггл за барной стойкой) — горький, резкий.
Горечь была ему хорошо знакома, перекатывалась, раздражала рецепторы и заставляла прикрывать глаза, сожалея о собственной резкости — последняя уже обжигала его, Северус п о м н и л. Проклятая Элиаде не была похожа на Лили Эванс ничем, но он не имел права срываться на ней точно так же; он не имел права оскорблять кого-то снова, едва ли женщины виноваты в его извечных проблемах. Он не должен был. И все же он снова повторил свою старую ошибку, и после поступил так, как всегда (так, как проще) — и сбежал от проблем. Проклятье, ведь он и правда так похож на глупого мальчишку.
— Повторите. Дважды.

Он едва не пожалел о своем решении спустя три минуты и тридцать шесть скрипучих, расшатанных ступенек, но сдержался, выслушал глупую язвительность спутницы и хмыкнул, оглядев её с ног до головы — всю целиком, закутанную в темноту вечера, дешевое, тонкое одеяло и всё же морщащуюся от холода, несмотря на то, что языки пламени яркими отражающимися всполохами подрагивали на её коже. Его взгляд лениво соскользнул с изгибов чужих рук на книгу, которую они держали — и на тонких губах снова зазмеилась непрошеная улыбка.
— Занятное чтиво, — Снейп сделал всего лишь несколько шагов и поставил один стакан на небольшой столик, исцарапанный кем-то их предыдущих многочисленных посетителей. — Привезла с собой, чтобы наконец-то размять мозги? — он прекрасно знал, что нет, но она начала очередной разговор с язвительности, посмеялась над ним, и он не сдержался ( искренне пытался, у него на запотевшем стакане с виски — оттаявшие следы подушечек пальцев, и только мерлин знает, как крепко он этот стакан сжимал, слушая чужие слова ). Северус книгу из чужих рук выхватил так, будто имел на это право ( но он имел, мордред раздери проклятую Лавинию, хотя бы за то, что она не прекращала выводить его из себя, хотя бы за то, что он продолжал сдерживаться), и случайным, единичным жестом, заставившим его ненадолго замолчать, коснулся чужой руки. — «Любовник леди Чаттерли». Не знал, что ты подобное читаешь. Надо было догадаться, откуда ты черпаешь свои опусы, — первая же страница, на которую Снейп попал совершенно случайно, просто открыв книгу посередине, заставила его фыркнуть и сесть на край кровати, как можно дальше от места, облюбованного Лавинией. — «Если у мужчины нет мозгов, он дурак. Если нет сердца, злодей. Если нет желчи — тряпка. Если же мужчина не способен взорваться, как туго закрученная пружина, мы говорим — в нем нет мужского естества». Правда? «Это не мужчина, а пай-мальчик». Ты что же, готовилась спуститься поближе к бару и поискать кого-то для продолжения вечера? Инструкция… вдохновляющая.

Он небрежно откинул книгу — если такой перевод бумаги вообще можно было считать книгой — в сторону и, несмотря на свои слова, брошенные всё тем же надменным, насмешливым тоном в чужую сторону, кивнул едва заметно на второй стакан, оставленный им на небольшом прикроватном столике. Когда-то Северус думал, что если бы у него был шанс всё исправить, он бы не упустил это с Лили. Когда-то он считал, что всё можно повернуть назад — и призрачная надежда таяла с каждым годом до тех пор, пока не исчезла окончательно, оставив за собой лишь золотое кольцо на безымянном пальце Лили и незаживающую рану на сердце самого Северуса. И всё из-за какой-то глупости. Из-за того, что он не смог уследить за своим языком — и до сих пор не может, хотя так глупо гордится своей способностью удерживать себя в узде.
— Пара стаканов меня с ног не снесла, но позволила смириться с необходимостью провести ночь в одной комнате с тобой. Возьми. Может, хотя бы это укоротит тебе ненадолго язык.

И даст мне шанс не вылить тебе этот виски на голову
хотя бы один единственный шанс.