Это было фатальной ошибкой. Той, что не исправить, как не старайся. Может не хватить сил, чтобы сделать хоть что-то. И руки опускаются сами собой, словно не желают бороться. Словно все уже решено и остается лишь смириться.

Нагини смакует вкус собственной рвоты на кончике языка. Этот кисловатый и отвратительный оттенок она ощущает уже которую неделю, едва пытается заставить себя съесть хоть что-то. Исход всегда один и тот же. Любая еда вызывает отторжение до проявляющейся холодной испарины на лбу, а живот спазмически сжимается, вываливая из себя желудочный сок. Или ее органы, как думает она про себя, сидя на холодном полу рядом с унитазом.

Нагини знает, что означает ее недомогание, но отчаянно пытается делать вид, что все это чушь и бред. Невозможно. Нереально. Для нее уж точно. Проклятой и непонятой людьми. Повязанной с тем, кто никогда не примет ее любовь и с тем, кто никогда не будет с ней, ведь их встреча случилась в самый неподходящий момент.

Они словно герои грустного романа. Два бесконечных одиночества, столкнувшиеся под звуки бомб и разрушающегося мира. Но именно он становится путем к спасению. Ее спасению. Его губы дарят ту любовь, которой ей так не хватало. Она хотела получить ее от человека, который не способен на чувства, но получила больше, чем заслуживала. Его губы дарят тепло, наполняют им до самых кончиков пальцев, когда мурашки пробегают вниз по спине, а его кудри забавно щекочут ее лицо. Его губы выдыхают ее имя, когда он достигает пика своей любви, наполняя ее целиком. Тот самый момент, когда они становятся единым целым и кажется, что время останавливается, а все вокруг становится таким незначительным, неважным.

Они не мечтали о таком. Каждый носил в себе незаживающую рану, что кровоточила и болезненно ныла в груди, а они подобно отъявленным мазохистам лишь позволяли приносить им величайшую боль. Она накрывала их с головой, становилась источником силы и только чудом, что не выжгла целиком, не заставила их сердца очерстветь, закрыться от всего мира без права на счастье.

Они обрели свое маленькое счастье друг в друге. Обрели мир в разгар войны. Со страхом завтрашнего дня. С пагубной слабостью, нареченной их именами. Ведь они подставляются. Так глупо и наивно. Точно влюбленные. Подставляются и не могут скрыть улыбок порой. Таких широких, прорывающихся через натянутые маски, что они вынуждены носить на людях, отыгрывая строго прописанные им роли.

Лишь здесь, вдали от всех, в этой маленькой квартирке, сплошь заполненной книгами и котлами, они способны быть свободными. Насколько это вообще возможно при их положении. Ведь невидимые удавки закинуты на их шеи уже давно и только вопрос времени, когда рука, держащая их, затянет их целиком. Но здесь это кажется таким далеким, не затрагивающим мир, что они выстроили в этих старых стенах. На этом большом матрасе посреди комнаты, на котором они спят и едят, прячутся под одеялом в холодные ночи или слушают пластинки, которые она дарит ему в каждый свой визит.

Но любой сказке приходит конец.

Нагини чувствует эту обреченность вместе с очередным позывом тошноты, подступающим к горлу. Сворачивается обессиленным комочком на постели, прижимаясь горячим лбом к холодной подушке, что хранит его аромат. Можно даже представить, что он находится совсем рядом. Согревает, как обычно. Ведь у нее всегда холодные руки и ноги, а к лондонской погоде она не привыкла даже за столько лет. Спокойствие, которое накрывает ее в этой приятной иллюзии защищенности, успокаивает тревожные мысли и неизбежность того, что произойдет, стоит Северусу вернуться домой после покупки нужного ингредиента.

Это не должно было случиться. Можно было бы отшутиться, что иногда им так не хватает друг друга, что они совершенно забывают обо всем. А может, все должно было так произойти. Что их скрытная жизнь, которую они вели под тенью обоюдного служению Лорду все же вскроется. Хотя Нагини была уверена, что он все прекрасно знал. С самого начала. Но лишь выжидал и наблюдал за тем, что будет дальше. И да, они смогли оплошать. Настолько, что знай он всю правду, они бы не спаслись. Обоих ждал бы трагический конец, вопрос лишь времени и все их таланты, заслуги, особое место в истории противостояния их повелителя со всем миром, не смогли бы сберечь их от оглушительного финала.

Том никогда бы не простил этого. Он закрывал глаза на их связь. Предательскую, но столь необходимую ей. Он не смог бы закрыть глаза на то, что происходит с ней сейчас. На то, что крепнет и растет в ее утробе, лишая сна, поедая ее изнутри, но ей так страшно. Страшно, что правда вскроется. Точнее он произносит ее вслух, словно вытащит на свет божий и оправданий не найдется. Страшно, что даже если ему разрешат жить, он будет обречен на те же страдания, что она. Проклятая кровь будет передаваться из поколения в поколение, как не старайся разорвать порочный круг. И если это так, то в ее силах, изменить это. Избавить собственное дитя от страданий, от осуждения, от жизни, которая никогда не будет похожа на жизнь обычных людей.

Она пыталась, но ее все равно ожидал крах. Надежда, что ее ребенку повезет больше, чем ей была настолько катастрофически мала, что решение пришло в голову само. Но не дрогнет ли ее рука, чтобы прервать зарождающуюся жизнь.

Нагини засыпает в ворохе одеял, убаюканная теплом и выстроенной иллюзией, окутавшей ее подобно защитному кокону. Столько мыслей, столько страхов. Они не добавляют стабильности ее состоянию и взгляды, пронизывающие и выворачивающие наизнанку, что бросает на нее Лорд выдерживать становится все сложнее. Она научилась не морщиться, когда ее тело охватывает болезненный спазм при приеме пищи. Иногда ей все же приходится перебарывать себя, сидя за одним столом со своим господином. Она научилась замазывать темные круги под глазами и прятать под маскирующими чарами болезненность всего своего вида, отмахиваясь  и прикрываясь простудой, затем гриппом, отравлением, кишечной инфекцией, да бог знает чем, что сможет оправдать ее слабость и желание закрыться в собственной спальне.

И все же, чтобы не сеять сомнений и хоть как-то спасти свое положение, Нагини послушно оборачивается змеей каждый раз, когда Том ее просит об этом. И плевать, что с ее состоянием превращение проходит медленнее и больнее. Она вынуждена идти на риск, подставляться под властную руку своего хозяина, ведь она змея. Послушная и верная. Человеком она становится лишь здесь. В чужой маленькой квартире, с мальчишкой, который тоже не желал себе такой судьбы. Но который помогает ей увидеть мир не таким мрачным, какой он есть на самом деле. И за это ему можно простить абсолютно все.

Она прощает ему молчаливость, прощает смущение и неловкости, что проскальзывают до сих пор в его движениях. Она прощает ему сдержанность и остаточные воспоминания о той, что все еще сидит в его сердце, но постепенно отходит на задний план. Забывается, растворяется в дымке моментов, связанных только с ней. С несносной и невыносимой Винни, как он шепчет ей на ухо, когда они засыпают в обнимку после долгой ночной прогулки. Она готова полюбить его, хотя это будет стоить слишком многого для нее. Даже больше, чем все, что происходит сейчас.

Нагини слышит стук двери сквозь спасительную дрему. Обострившийся нюх улавливает аромат улицы, весеннего ветра и характерные нотки душицы. Скорее чувствует, чем видит, как постель прогибается под чужим весом, а теплые губы касаются ее холодной щеки.

- Ты, наконец, вернулся…

И снова все становится лучше, чем было. Словно каждое прикосновение дарует силы. На то, о чем она будет сожалеть всю оставшуюся жизнь. Однако лишь это способно их спасти и она готова рискнуть.